Достаточно ли она хороша для тебя?
Пыльная комната с одной единственной кроватью, на вид довольно хлипкой, тумбой и тусклой настольной лампой. Единственной отдушиной ее были книги. В них Айрис находила покой и умиротворение в перерывах между жуткими провалами в памяти, которых, казалось, никак не избежать.
Она частенько была одна и эти дни были самыми хорошими в ее жизни. А потом приходил он. Айрис помнит его тяжёлую поступь в массивных ботинках из крокодиловой кожи, звук, который издают эти каблуки по деревянному скрипучему полу. Сначала она кричала, забивалась в угол, а потом… смирилась. И была покорной девочкой, которая всегда знала когда нужно поднять голову, а когда опустить. Тихие всхлипы и холодное, абсолютно чужое "дочка" стали для Айрис плетью, больно хлещущей по ногам. Она плакала, если удавалось поспать ночью. Плакала, свернувшись калачиком и подтянув ноги к груди. И никогда не выключала свет. Потому что всем известно, что в темноте живут монстры.
Иногда отец наказывал ее, выключая свет…
Однажды она проснулась от тихого скрипа входной двери. Был ли это рассвет или закат она не знала, не была уверена. Но одно знала точно - эта дверь всегда отделяла Айрис от жизни за стенами дома. По крайней мере так она думала каждый раз, когда отец приходил и закрывал за собой дверь на щеколду - видимо, для того, чтобы никто не смог найти его тайник. О том, что его родная дочь уже давно живёт в темной комнате без окон с единственной дряхлой лампой, никто из соседей предпочитал не вспоминать. Должно быть, она всё-таки выходила на улицу, раз никто до сих пор не искал двадцатилетнюю девушку, просто не помнит об этом.
За последний год Рис не помнила слишком много. Сначала провалы в памяти были раз в несколько месяцев, потом каждый месяц, а теперь - каждый день. Она обнаруживала себя в разных местах дома: то в своей комнате на полу, то на кровати, то в углу у двери. А однажды… О, это был особенный случай. Айрис пришла в себя в теплой ванной. Открыв глаза и будто очнувшись от долгого сна она осмотрела первое, что попалось ей на глаза: свои руки и ноги, от которых по водной глади текли тонкие струйки алой крови. На теле не было ран, но тонкий аромат железа был настолько явным, что желудок скрутило и появились рвотные спазмы.
— Все хорошо, ты привыкнешь.
И он оказался прав. Айрис действительно привыкла ощущать этот запах, чувствовать теплоту крови на губах, на лице, шее и плечах. Удивительно, но отец был прав.
Но скрип двери… Закатное солнце топит в кровавом свете гостиную и лучи, падавшие на пол за дверью так ее манили, что Айрис решилась на побег из этого плена. Из объятий человека, который заставлял ее убивать по приказу и наслаждаться этим чувством. Гордиться этим. Он рассказывал ей "сказки" о ее собственных подвигах. О том, как она резала себя ножами, как управляла собственной кровью, делая ее смертоносным, как пуля, выпущенная из пистолета, острым как клинок или лезвие и беспощадным к попыткам защититься. Он звал ее с гордостью универсальным оружием. А она думала, что не выбирала для себя такой жизни… неужели ей никто не смог помочь? Кроме нее самой. И в этот раз Айрис выбрала помощь, пренебрегая слепому покорному существованию. Выживанию среди мертвых тел и таких же мертвых душ.
Отец спал, окружённый женщинами и дорогим алкоголем. На столе лежала его банковская карточка и дорожки с кокаином. Комнату наполнял запах сигарет, пота и похоти, когда Айрис выходила из дома, тихо, как мышь. Он наверняка не будет скучать по ней, ведь она никогда не была для него дорога по-настоящему. Лишь как инструмент, с помощью которого он мог позволить себе все в этой жизни. Кадиллак, Феррари, красивых женщин и тонны денег, которые мог прогонять через кассу небольшого салона красоты - все что нужно для того, чтобы сделать прибыль легальной, это проводить выручку от исполнения заказных убийств через кассу заведения, чьи услуги нельзя потрогать руками, делая доходы легальными. Грязные деньги, с которых он платил налоги.
И вот она снаружи. Свежий воздух кружит голову и Айрис едва справляется с собой, удерживаясь в сознании. Ей нужно бежать, бежать быстрее и она бросается прочь от дома через участок соседей в ночной сорочке едва прикрывающей ее бедра, атласной, липнущей к коже и очерчивающей ее формы. Не слишком умная мысль - убегать так, но больше ждать нет сил. Свобода пьянит и манит, и Айрис совсем скоро оказывается в людном месте. Она откуда-то знает, что так проще всего затеряться: смешаться с толпой и сделать вид, что все именно так и задумано, что она вовсе не в ночнушке и поношенных серых кедах, а в модном на Манхэттене платье от Кутюр. И плевать, что волосы немного растрепаны от быстрого, долгого бега. Теперь она среди людей. И далеко от монстров.
Сменив бег на осторожную ходьбу она, в толпе, идущей в едином порыве последовала за ними и оказалась у входа в ночной клуб. Длинная очередь давала понять, что место элитное и просто так даже такую симпатичную девочку в неприлично коротком платье не пропустят просто так. Айрис необходимо было туда попасть, ведь так она могла скоротать ночь, опустившуюся над городом.
— Эй красотка! — Тяжёлая рука опустилась на плечо Айрис и с силой сжала, притягивая к себе. — Ты вся дрожишь, малышка. Согреть тебя?
— Нет, не нужно. — Ответила Айрис и действительно сжалась. — Отпустите меня, пожалуйста...
Ей было неприятно ощущать беспардонные прикосновения к своей коже и взгляды друзей этого человека, который окружили ее.
Это была компания из пяти человек. У одного, того, который схватил Айрис за плечо и притянул к себе, из кармана джинс торчал брелок с эмблемой автоконцерна Феррари, что говорило само за себя. Четверо других были также прекрасно одеты, но хищные взгляды говорили о них лишь самое мерзкое. Этим людям нельзя было доверять, нельзя было думать, что они говорят свои сладкие речи и в них есть правда.
— Хочешь в клуб? Идём, я тебя проведу через задний ход. У меня тут кореш работает.
И он… провел. Он действительно провел Айрис внутрь, а следом засеменили четверо его друзей. Компания пробиралась сквозь толпу танцующих под оглушающе громкую музыку и биты, под звуки которых сердце подпрыгивало у Айрис в груди и от волнения приземлялось обратно, то и дело пропуская удар. От каждого удара электроники Айрис вздрагивала и ощущала, что вновь теряет связь с реальностью, как обычно это бывает, когда она теряет память. Вдох - пауза, выдох, тихий хрип и попытки ухватиться за уплывающее сознание. Снова дверь - чья-то сильная рука толкает ее от себя и они оказываются во двор. Чернота. Айрис старается дышать тихо, размеренно, но у нее получается. Ее спина оказывается прижатой к ледяному сетчатому забору. Где-то вдали идёт густой сизый дым из коллектора, и клубы его поднимаются вверх, пряча почти весь переулок во тьме и паре. Расфокусированный взгляд ловит эти клубы, в то время как чьи-то горячие, настойчивые и сухие губы целуют ее шею. Рука незнакомца с силой впиваются в бедра, сквозь боль Айрис вскрикивает и ощущает колено между своих ног, которое не даёт ей и малейшего шанса защитить себя.
— Ну же, не сопротивляйся, давай…
Хрип, вздох, и мрак полностью поглощает ее.
Запах крови от прокушенной губы, соленый привкус на языке. Уна ощущает этот приятный запах страсти и страха, смешанный в единый коктейль. Ее боль, ее ужас и желание сбежать придает ей силы в очередной раз, поэтому девушка больше не сопротивляется. Ее тело становится гибким, пластичным как пластилин и незнакомец с удовольствием и похотливым пыхтением констатирует "сразу бы так". Уна любит секс и играть в героев. Нет ничего лучше, чем секс и играть в героев!
Ее рука делает лёгкий взмах. Жест настоящей волшебницы заставляет ее кровь из прокушенной губы обратиться в иглу и таким же жестом прокалывает сонную артерию парня, едва тот успевает вытащить из штанов свой член.
Булькающие звуки, горячая кровь на ее шее, плечах и груди. Атласная ночная рубашка полностью промокает и даже её волосы, черные как смоль, пропитываются приятной густой жидкостью. Последнее, что Уна видит прежде чем мерзкого похотливого ублюдка расщепит на красные кровяные тельца, окрашивая стены и пол в переулке, это его глаза, полные ужаса. Он пытается что-то сказать, но не может - кровь из проткнутой насквозь шеи сочится внутрь и наружу. Щелчок пальцами. И все вокруг обращается в кровь.
Она смотрит вдаль, на клубы пара темным от страсти и ярости взглядом. Ладонь почти привычным движением скользит по груди, нащупывает чувствительный горошек соска и…
— Нет! Нет! Нет-нет-нет! — Уна теряет силу в ногах, падает на колени, с трудом поднимается, пытаясь справиться с темной пеленой, спадающей на глаза, делает несколько шагов по стене и падает, цепляясь за один из больших мусорных баков, стоящих у стены.
Сколько она пробыла в отключке? Одному богу известно. Снова. Снова она взяла верх над простой девочкой, любящей книги и рисовать пальцами на полу. Музыка все ещё звучит за дверью клуба, изредка становится громче, возвращая сознание Айрис Уне Свенсон и позволяя открыть глаза на миг, чтобы увидеть какого-то мужчину, приближающегося к ней осторожным шагом.
— Помогите… — Шепчет она одними лишь губами, на ресницах повисли градины горячих слёз, но голоса все ещё нет, чтобы позвать его. Попросить помощи.
— Эй, — Айрис услышала его голос. И приподняла голову, стараясь понять, насколько плохо выглядит по шкале от одного до ста. Пожалуй, все двести. — Привет. Ты меня слышишь?
Она робко кивнула, тихо всхлипывая. Последнее, что она помнит - как ее пытались изнасиловать в переулке. А теперь она сидит на земле вся в чьей-то крови. Снова. Снова это произошло.
Слезы покатились по её щекам, всхлипы стали громче. Может быть, этот человек пришел сюда для того, чтобы арестовать ее? Если бы богу не было все равно на нее, он привел бы Айрис именно такого человека. И если бы бог был, если бы видел ее сейчас, то он бы знал, как сильно она хочет, чтобы все это закончилось.
Девушка поднимается на ноги. Слабая, потерянная. Подсыхающая на волосах кровь делала её прическу из шелковых приятных волос молодой девушки сальными вонючими патлами. Айрис бросает на мужчину короткий взгляд. В этом взгляде красноречивый страх, ужас, почти паника и искренняя потерянность.
Она кивает, мол, слышу. Ее сотрясает крупная дрожь, сродни той что бывает у людей, сильно-сильно замёрзших и Айрис скорее обхватывает себя за плечи, чуть отворачивается от него, чтобы скрыть ту часть своего "прикида" который испачкан кровью. Наверное, она может избавиться от этого. Но только не сейчас.

Она почти оцепенела от ужаса, колени дрожали, руки вцепились в плечи с такой силой, словно так она могла удержаться в сознании и не навредить больше никому. Ее взгляд метался по окружению в попытках осознать все то, что происходило или могло происходить. Айрис знала о том, что порой наступают моменты, когда господство над телом получает Уна. О том, как ее сестра-близнец решает свои вопросы и о том, как безжалостно крошит она человеческие жизни. Те, словно попадая в жернова, превращаются в муку под ногами, в кровяную пыльцу, которая вот так, как сейчас, опыляет все вокруг.
Когда-то серые кеды были в половину заляпаны кровью. Багровое пятно пропитало атласную сорочку и та прилипла к телу. Ночная прохлада и одежда не по сезону сделали этот вечер ещё более ужасным, чем он был изначально. Айрис с надрывом всхлипнула, слыша слова мужчины. Этот ее всхлип был настолько полон отчаяния, что сама девушка это почувствовала и заплакала. Она плакала и плакала, и несколько минут не могла успокоиться. Пыталась взять себя в руки, все сильнее, до белых костяшек впиваясь в собственные плечи, а потом, чуть придя в себя ответила:
— Кто ты такой? Ты один? — Слезы все ещё катились по ее щекам, но Айрис понимала, что не может говорить ему о себе всех своих тайн. Не может упоминать отца, не может сказать, что Уна только что убила человека, буквально разорвала его на части… не может сказать о том, кто такая Уна. — Ты пришел убить меня?
Глупый вопрос. Ведь мужчина только что дал слово, что не тронет её. Громко сказано - ничего он не давал, но Айрис и с человеческим предательством ещё никогда не сталкивалась. Она была словно чистый лист, в котором можно было писать заново. И ужас испытываемый ею сейчас был связан с тем, как легко оказаться в какой-то странной подворотне неизвестно с кем. С кем-то, кто может причинить боль, обидеть, унизить, сорвать печать дьявола с хрупкой души. А душа та стонала, извивалась внутри сосуда, в котором была заперта. Ужасное чувство едва не завладело Айрис полностью, не будь рядом этого человека сейчас. Кто знает, может быть она отпустила бы Уну - совсем рядом то, что ей так нравится. Похоть, секс, громкая музыка, маски-шоу, и кровь. Сотни жертв, тысячи! Кровь повсюду!
Незнакомый мужчина медленно, как будто догадывается, что дело здесь в ней, снимает куртку. Он ведёт себя так, будто перед ним - смертница, обвешанная тротилом. Один неловкий шаг и все вокруг взлетит на воздух.
— Наверное, тебе очень холодно и страшно… — Она слушает его внимательно. Взгляд становится мягче, хоть и также напуган. Айрис совсем не похожа на бомбу или, по крайней мере, не хочет на нее походить. Медленно кивает, а затем ещё несколько раз судорожно, будто боясь, что мужчина не сумеет разглядеть ее жест в темноте.
— Да, — подтверждает она полушепотом, в голосе застыли сдерживаемые слёзы и от этого Айрис больно говорить. — Мне очень-очень страшно.
Незнакомец говорит медленно и его голос обволакивает, как тягучий сладкий мёд. Он очень спокоен, но эмоций не испытывает. Айрис угадывает это с лёгкостью - Уна, она совершенно такая же. Когда-то, запертая в маленькой затхлой комнатке на чердаке без окон, с единственной дверью, Айрис ощущала себя такой же…пустой внутри. Истощенной, разбитой, не живущей.
Она размышляет о том, стоит ли ей доверять ему. Вдруг он затащит ее не в подворотню, а в свою квартиру? Что, если этот человек прислан отцом? А тот… да, он ее непременно накажет. Вновь выключит свет, заставит ее лежать неподвижно рядом с ним в полной темноте. И тогда всю эту ночь Айрис будет видеть монстров… Он наверняка уже ищет её. Да, он застрелит её, если узнает, что больше Айрис не игрушка. Что больше она не хочет возвращаться в тот тесный мир, состоящий из кровати, тумбы и дряхлой лампы.
Очередной медленный кивок. Девушка немного, совсем чуть-чуть разворачивается к мужчине. Теперь он способен увидеть ту часть ее лица и волос, которая испачкана кровью. Сухие губы приоткрыты, большие глаза наполнились ужасом, но слёз в них больше нет.
— Она вовсе не ужасная. Твоя куртка. — Бессовестно врёт Айрис и мужчина должен был догадаться, что ей она действительно не нравится, хоть на нем и смотрится неплохо.
Он вновь говорит. Предлагает ей почти невозможное - куртку, тепло, обнять. Ее никогда никто не обнимал так, чтобы она запомнила. Это странно, но объятий Айрис боялась почти также, как быть изнасилованной в грязном переулке за ночным клубом. Она не знала, как согласиться и стоило ли. Не хотела есть и говорить о том, что может испортить его вещь кровью, которой пропиталась её одежда и думать о том, что теперь ей предстоит только одна дорога. Дорога домой.
— Здесь так холодно… — оказалось, что сказать об этом ещё труднее, чем придумать план побега. План, который реализовался случайно даже если Айрис регулярно об этом думала. — Не отдавай меня ему. Не отдавай.
Айрис, пошатываясь, отошла на несколько маленьких шагов от контейнеров. На одном из баков висело окровавленное тряпье в которое был одет ее несостоявшийся насильник.
— Он хотел… хотел… ты знаешь, он… он плохой человек. — Хрипло, со смесью ужаса и сожаления в голосе, проговорила девушка, глядя на мужчину. — Он спросил, хочу ли я пройти в клуб, и я ответила, что не хочу идти с ним, но он сделал это силой… Он...Я… Он толкнул меня и… — по лицу Айрис было понятно, что эти воспоминания причиняют ей боль и страх, она очень старается дать ему их, дать понять, что она не опасна… — Мне совсем некуда идти, я должна уехать… Иначе он найдет меня и я… Я не хочу туда возвращаться, не хочу… нет… нет. Нет, никогда. Он снова заставит меня делать это, снова заставит… я не хочу…

Fallout || UNSECRET, Neoni
Стоило мужчине коснуться плеч Айрис сквозь куртку, Айрис вздрогнула от неожиданности. От его куртки, неожиданно длинной и скрывшей края ночной рубашки в которой девушка сбежала, исходило успокаивающее тепло и запах табака. Пьянящий аромат силы и уверенности в себе. Вот, что это было, вот, что почувствовала Айрис и, что именно заставило ее несмотря на страх и растерянность податься вперёд и прильнуть к нему. Незнакомец, которого она встретила в подворотне, наверное, почувствовал ее податливость и обхватил своими мощными руками. Для Айрис эти объятия были сродни медвежьим, когда руки-лапы обхватывают ее полностью. Впрочем, для нее это был бы практически любой мужчина, с ее-то комплекцией, малым ростом и кукольным лицом.
Раньше она ничего подобного не испытывала, не слышала доброго слова от собственного отца. Иногда он бил ее, говорил, что у него никчемная дочь. Иногда приходил совсем пьяный и тогда её не спасало ничто. Лишь покорность.
Сейчас, она ощущала, все было по-другому.
Ладони тут же оказались на груди мужчины. Откуда-то Айрис знала, что делать в минуты такой близости, хотя ничего большего себе не позволяла. Хотелось дать ему понять, что все его усилия не зря. Все попытки дать немного тепла, так нужного ей в этот момент. А ещё, показать, что ей все это нравится. Непривычно, но нравится.
— Всё хорошо… — голос незнакомца с хрипотцой повторяет это, держа ее в своих руках, как птичку с едва бьющимся сердцем и внезапно Айрис все равно. На то, как его зовут, как могут звать и будет ли с ней что-то потом. Он говорит, что не отдаст ее, и она ему верит на слово, даже несмотря на то, что назойливый грубый голос повторяет "не верь! не верь! не верь".
Девушка прикрывает глаза. Если это вообще возможно, то сейчас она ощущала спокойствие и умиротворение. Не было, наконец, никакого страха оказаться в руках отца или бандитов, подобных ему. Они, конечно, теперь будут ее искать. Ведь потеряли в лице Айрис-Уны идеальное оружие, которое никогда не оставляло следов. Необходимо было лишь вовремя его забрать, когда дело было сделано.
— Нет, нет, пожалуйста только не в полицию. Они найдут меня, они узнают. У него есть свои люди в полиции. — Айрис поднимает голову, чтобы посмотреть в глаза, как выяснилось, копу. Что ж, теперь она хотя бы могла представлять с кем имеет дело.
На секунду в голову закралась мысль, не без помощи подозрительной Уны, разумеется, что этот человек отправлен за ними специально. Айрис сама только что признала тот факт, что в полиции больше не безопасно. И никогда не было. Да и неизвестно, сколько она провела без сознания. Теперь ей некуда было бежать, оставалось лишь надеяться, что этот человек не врет и действительно не выдаст ее никому.
— Ты не обманешь меня, правда? — С надеждой в голосе произнесла она, все еще стараясь смотреть в глаза полицейскому.
После чего она опускает голову и устало прижимается щекой к мерно вздымающейся груди мужчины. При каждом новом вдохе и при каждом выдохе он будто бы убаюкивал Айрис, сам того не осознавая. А она… просто очень устала. Невероятно устала. Хотела лишь одного - хорошенько выспаться. Казалось, что сейчас Айрис могла бы проспать целую неделю. От боли и усталости, долгого бега и бессмысленных надежд ужасно ломило кости, но она старалась не позволять себе нытья. Прямо сейчас, когда начало казаться, что все налаживается.
— Я бы очень хотела поспать… В этом безопасном месте я смогу немного поспать? А потом… Я расскажу тебе. Все. Все, что помню. — Заключила девушка и тяжело вздохнула. Ей и правда было тяжело говорить обо всем этом, но она могла бы отблагодарить копа за помощь хотя бы этим. Денег у нее не было. Совсем. Никаких. да и вариантов особо… не было. — Только не выгоняй меня, пожалуйста…

— Нет… — тихо сказала Айрис в ответ на его слова о том, что незнакомец якобы знает продажных копов… — Не знаешь…
Она слишком хорошо помнила их визиты. Тяжёлая поступь сапог из крокодиловой кожи и черные кожаные туфли ещё одного, другого мужчины. Они остановились в проходе и отец сказал ему:
— Это оно.
— Хорошенькая.
— Поверь, это не главное. Приятно, разумеется, когда у твоей смерти такое милое личико… Но самое главное, что она может убить кого угодно. — Цинично заключил отец и его ботинки прошли вперёд, к кровати, на полу перед которой сидела Айрис, подтянув колени к груди. Она, как забитый зверь смотрела поверх них на мужчин, и желала вовсе спрятаться, лишь бы они не видели ее лица, но папа… взял ее за подбородок, больно дёрнув вверх. Он буквально заставлял Свенсон смотреть на пришедшего в гости полицейского. Да, она помнила, что на поясе у него был значок. А вот лицо - лица не было, оно будто стерлось из ее памяти. Он был в бейсболке и тень от ее козырька спадала на лицо.
Как не старалась сейчас девушка вспомнить какие-то черты, что-то знакомое, быть может этот человек, что обнимал ее и прижимал к себе с таким теплом и заботой, был тем самым человеком, который с удовольствием обсуждал с ее отцом "оно" прекрасно видя, что у этого "оно" есть и имя, и даже пол. Но все было тщетно.
В череде разных слов, Айрис всегда терялась. Были те, кто угрожал ее отцу и после этого, как правило, она ничего не помнила, а этот человек - кто угрожал, он просто исчезал. И никто не знал куда, почему он это делал и когда вернется. Глупо было ждать правды от такого, как мистер Свенсон. Да и была ли это его настоящая фамилия? Одному богу известно. Так и сейчас, коп говорил, а она кивала в ответ. Конечно же она его не обидит, хотя бы потому, как тепло ей было сейчас, в этом моменте в его “ужасной” куртке. Запах сигарет и душок въевшегося в материал виски, придавал этому изношенному предмету гардероба особенный шарм. Мужской, который ни с чем не сравнить. И Айрис, разумеется, со всеми условиями соглашалась.
— Но я не хочу тебе вредить, — заверила она мужчину, когда тот мягко, как и прежде поступал с ней, отстранил девушку от себя и приподнял ее голову за подбородок. Этот жест она не любила, потому что никто никогда не делал его таким нежным. А оказалось, это возможно. Можно быть ласковым при помощи голоса, или одного, согнутого пальца. Можно быть добрым и понимающим даже к испуганному и растерянному человеку. Можно обращаться к нему согласно его личному признаку, будь то мужчина или женщина, а не предмет без души. — Ты - хороший, — с каким-то слабым подобием улыбки говорит Айрис. — Дал куртку… теперь мне тепло. И в твоем месте можно будет поспать…
Если бы он только знал, как Айрис ценила сон без пробуждений… Он бы не думал, как, возможно, сейчас получилось после ее слов, что она - недалекая, раз говорит о простом “выспаться” с таким трепетом в голосе. Ведь если бы он побывал на ее месте, в том доме, где не было солнечного света, не было свежего воздуха, где постоянно болела голова и было так страшно спать без света. Как она кричала по ночам и плакала, чтобы отец пришел, чтобы снова попросить его об одном - выпустить ее отсюда… Но он только бил ее и уходил. А она лежала во тьме с открытыми глазами, боясь каждого шороха и скрипа половиц.
— Я никогда не ездила в машине. — Признается Айрис в ответ на вопрос мужчины. Конечно она боится, как любой человек боится неизвестности, но Айрис не хотела оставаться в этом темном и холодном переулке. Потому покорно последовала за ним и по пути, держа крепко за руку обеими своими руками, как будто это вовсе и не рука была, а соломинка, а сама она - тонет в трясине. — Но я не боюсь. А какая она - твоя машина?
В голове у Айрис была буря. Она уже так привыкла к тому, что в голове у нее есть еще один голос кроме ее собственного, что почти и не замечала, когда вступала с ним в диалог. Иногда это был диалог мысленный, а иногда - устный. Сейчас, к примеру, Рис всего-лишь слушала, как внутри беснуется Уна. Она была против всей этой затеи с самого начала. Говорила, что им нужно было двигаться в сторону автостанции, брать билет на автобус до Тенесси и на этом - все. Уж она-то точно смогла бы защитить их обоих, и сейчас у нее все получилось бы, если бы одна маленькая нищенка не влезла в процессе получения настоящего удовольствия после любимого убийства.
— Можно мне спать со включенным светом? — Внезапно, должно быть, для мужчины идущего впереди нее, выдает Айрис. Но только так у нее получилось заглушить этот невыносимый словесно-эмоциональный поток в ее голове.

Машина - это то, чего Айрис всегда хотелось, но она видела только картинки и изредка, еще в детстве, когда отец позволял ей посещать обычную школу для обычных, тогда она думала так, детей. И частенько в ожидании, пока приедет отец чтобы забрать ее, Айрис с любопытством и почти любовью разглядывала припаркованные автомобили. Она знала, что старшеклассники приезжают в школу самостоятельно, за рулем. Но также понимала, что отец никогда не позволит ей этого делать. Наверное, она до старости будет принадлежать ему, как когда-то принадлежала ее мама. Удивительно, но Айрис даже не помнила ее имени. Ни имени, ни образа. Ничего. Словно ее не было. Словно она была призраком, бесплотным духом, который появился из воспоминаний, возможно даже, искусственно созданных ее отцом. Но вот Айрис выходит следом за мужчиной из подворотни, минуя сетчатый забор и калитку в нем. Под светом тусклых уличных фонарей, звуки отдаленно слышимой электронной музыки, они проходят к одиноко стоящему на улице доджу челленджеру.
— У тебя очень красивая машина. — Заключает Айрис вслух, но мысленно она возвращается к своему внешнему виду, когда вздрагивает от приближающегося к ним лая небольшой собаки. Испуг, желание сбежать - открытая полицейским пассажирская дверь становится весьма кстати и она, сделав едва заметный жест рукой под курткой, которую ей дали чтобы согреться, прыгает на сидение.
Иногда ее маленький “талант” оказывался полезным. Айрис знала, что может разные штуки, о которых вот так, просто, нельзя рассказывать на улице. Ее кровь могла принимать самые разные формы. По крайней мере сама Айрис умела превращать ее в пули от револьвера, в ножи и лезвия. Однажды она украла из ванной в том доме, где они с отцом жили, такое лезвие и пронесла его в свою комнату. У нее было место под одной из половиц, где девушка хранила свою коллекцию трофеев, в тайне принесенные из мира за стенами ее комнаты. Когда отец ушел, в очередной раз добившись от нее полного подчинения, Айрис подняла половицу и принялась резать себя.
Она делала это с такой яростью и таким остервенением, что очень скоро одна из рук безвольно повисла, потому что бурая от количества и концентрации, венозная кровь растеклась под ее ягодицами и с характерным звуком продолжала стекать из порезанных вен. Тогда Айрис закрыла глаза. Она впервые ощутила свободу и покой, которую приносит ей расслабление, усталость и приближение скорой смерти. Но смерть так и не пришла забирать ее, потому что вместо того, чтобы вытекать и дальше, кровь очищалась. Она текла в обратном направлении по венам, возвращая телу жизнь, стягивая порезы, нанесенные самой себе с такой яростью. От безысходности и чувства непреодолимой жажды бежать.
Вот и сейчас, аккурат перед тем, как скрыться от незнакомого дедули, чьи вопросы могли вызвать большие подозрения, Айрис успела очистить себе лицо от крови. Для того, чтобы убрать ее с волос ей необходимо было немного больше времени, но для лица вполне достаточно. И теперь полицейский хотя бы не будет смотреть на ее лицо измазанное кровью от виска до носа как раз с его стороны.
Когда он сел на место водителя, Айрис постаралась ему улыбнуться. Вышло не слишком хорошо, потому что несмотря на тепло от его куртки, ее все еще потряхивало всем телом. Скорее уже больше от страха и пережитых эмоций, чем от чего-либо другого.
— Мне тепло, — сказала Айрис в ответ на слова мужчины о том, что придется немного подождать пока разогреется печка в автомобиле. Зубы у нее не стучали, что свидетельствовало о том, что девушка действительно вполне согрелась только от его куртки, но по телу проходила дрожь. Как, в общем-то, по телу доброго копа. Теперь она знала, что его имя - Эйдан. — Эйдан. — Смакуя, повторила она и ощутила внезапный укол головной боли, заставивший ее поморщиться. Кажется, это вновь была Уна. Ей этот мужчина нравился, несмотря на общее впечатление и привычку не доверять людям. Всю “грязную” работу в их тандеме делала именно она, причем обычно Уна даже не спрашивала необходимо что-либо делать или нет. Вот и сейчас.
Сквозь мутное сознание, словно глядя на саму себя со стороны, Айрис следила за движениями своих рук. Эйдан говорил со своей подопечной как с маленьким ребенком, а ей, девушке уже совсем взрослой и искушенной в общении с противоположным полом это было не по нраву. Поэтому она коснулась его колена в бесцеремонном жесте. Нарушая личное пространство и любые, мыслимые и немыслимые правила общения с едва знакомыми людьми. С, черт возьми, полицейскими!
— Эйдан, — Айрис понимала, что взгляд ее потемнел и стал более… страстным на миг, который требовался ей чтобы возвратить себе контроль над телом. Однако слова уже были сказаны, действия сделаны. — Ты весь дрожишь. Хочешь, я верну тебе куртку?
Черт побери, Уна!
Наконец, она это снова она. Растерянный взгляд стал к Эйдану чуть ближе, чем нужно. А раньше был страстным, грубым, наглым… другим. Дыхание учащается от волнения и стыда, на костре которого Айрис вот-вот сгорит до основания. Но чтобы не выглядеть еще более странно она не убирает руку с его колена, а точнее, убирает но не сразу. Сжимает ладонь в кулак, прячет ее под курткой и тихо, робко, добавляет:
— Меня зовут Айрис. — Ее голос тихий и мягкий, совсем не похож на тот, который предлагал Эйдану секунды назад куртку.
Вот ты дура, а…
Иди к черту!
У него бумажник в кармане, давай просто грохнем его и уедем на его тачке?
Нет! Я дала слово, что не причиню ему вреда! Он хороший! Он нам поможет!
Он просто трахнет тебя и отвезет в участок, а там тебя быстро опознают и ты либо сядешь, либо вернешься к этому ублюдку!
Нет! Эйдан обещал защитить меня!
Тебя…? А как же я?!
Уна, я…
Но больше ей никто не ответил. В голове воцарилась тишина. Внезапная и, как оказалось, такая желанная. Уна ушла? Все оказалось так просто? Вот так, без проблем, просто нужно было сказать ей, что отныне их не двое. Что теперь она одна? Что доверяет Эйдану? Подумав об этом, Айрис улыбнулась. Радостно и искренне. Ей так не хватало этой тишины уже несколько десятков лет, что хотелось прыгать до небес. Хотя, конечно, для Эйдана который не подозревал о внутренних беседах Айрис со своей сестрой-близнецом наверняка перемена настроения выглядела по меньшей мере странно. И девушка постаралась подавить в себе эту радость, пряча за смущением и порозовевшими щеками. Кто знает, быть может он спишет это на теплый воздух, идущий из дефлекторов обогрева ей и ему прямо в лицо? 

Если бы Айрис была чуточку внимательнее, то от ее взора бы совершенно точно не укрылось изменение в поведении мужчины после того, как Уна решила коснуться его колена. Это было неправильным, в частности поэтому Айрис остановила свою так называемую сестру, не позволяя той использовать доброту Эйдана в своих собственных целях. Уна прекрасно знала, как за два или три жеста, с помощью глубокого, чувственного голоса и особенного взгляда обезоружить мужчину. Отец часто давал ей задания в которых целью был именно мужчина и та научилась обезоруживать потенциальную цель так быстро, как только позволяли гормоны в человеческом мозге. Айрис предпочитала обо всем этом никогда не знать ничего и не иметь с этим ничего общего, хотя ей, конечно, чего греха таить очень понравилась близость с Эйданом. Не такая, о какой хотела заявить Уна, а нежность, его забота и чуткое отношение к ней, такой, казалось бы, странной и даже опасной. Все это вызывало у Айрис желание доверить себя всю этому человеку.
Она продолжала наблюдать за детективом - почему-то ей казалось, что он детектив, а он в надежде сбросить груз напряжения после их внезапной близости, близости, после которой не возникло более темного физического контакта и от того это стало таким странным и неприятным ему. Обычно мужчинам требуется следующий шаг, чтобы погасить это пламя, способное сжечь все на своем пути. А если нет, то сигарета, к помощи которой Эйдан обратился минуту спустя. Никотин… расслаблял, но не давал нужного удовлетворения. Однажды Уна закурила и они с Айрис чуть не задохнулись, обнаруживая, что у них аллергия на странную жидкость, в которой вымачивают фильтр вишнёвых сигарет, чтобы ты обманывал себя. Будто бы ты ешь вишню, а не куришь вредные, крепкие сигареты.
На его вопрос о том, не против ли она, если он закурит, Айрис молчит. Улыбка окончательно пропадает с ее лица, а потом она садится к нему в пол оборота, не забывая при этом завернуться получше в его куртку и тайно, почти незаметно, вдохнуть ее запах. Точнее - его. Смесь виски, сигарет, его парфюма.
— Так меня назвала мама, — тихо сказала она, — по крайней мере мне… так говорили.
На самом деле в этом воспоминании Айрис была не уверена. Она вообще не помнила маму, лишь только знала, что они с ней были как две капли воды похожи. В их доме, в котором они жили с отцом ещё до его маниакального помешательства на деньгах и проклятиях, не было ни одной фотографии. Ни Айрис в детстве, с матерью на руках, ни с отцом. Однажды ей даже подумалось, что этот человек и не может быть ее родным отцом, но ведь он говорил ей, что он - отец? А она ему верила. По-другому будто и не могло быть. А если она задавала ему вопросы, то получала пощечину. Звонкую, грубую, наотмашь. Будто это могло удовлетворить любопытство тогда ещё ребенка.
— А мне нравится твоё имя. — По-детски открыто и прямо заявила Айрис, вкладывая в произношение его имени особенные чувства и эмоции. Эмоции, связанные с безопасностью и помощью в той темной и грязной подворотне. Ведь тогда ей казалось, что ей конец… Может быть, ничего ещё и не закончилось. Может быть он врал ей и действительно собирался воспользоваться, ведь Уна лучше знает людей и может оказаться права… Но сама Айрис эти мысли отгоняла от себя с таким остервенением, будто бы это не борьба с ветряными мельницами, а самый настоящий бой не на жизнь, а на смерть. — Эйдан. — С теплом повторила девушка. — Эйдан хороший. Он помогает.
Машина двинулась и Айрис с удовольствием почувствовала, что по мере того, как они отдалялись от того страшного мечта, где Уна без сожаления расправилась с человеком, становится все более спокойно на душе. Если у такого создания вообще могла быть душа. Уж скорее нет, чем да. Израненная и больная, сломанная в нескольких местах, распавшаяся на куски. Если такой могла быть душа, то скорее всего это как раз ее вариант.
— Я хочу поговорить. — Честно призналась Айрис, но сама она не была уверена до конца, что сможет поддерживать беседу. Она ведь никогда не была в ресторане, по крайней мере в сознании, а потому не знала ни о любимой пище, ни о любимом напитке. Кажется о таких базовых вещах было принято говорить при первом знакомстве друг с другом, чтобы лучше узнать человека, сидящего напротив. Отец же кормил ее мясом - он говорил, что так качество ее крови будет оставаться на уровне необходимого, а значит у них будут деньги и защита со стороны органов власти. Может быть круг общения ее отца не ограничивался на полицейских? А что, если его руки протянулись гораздо дальше? Что, если сама Айрис поставит под удар Эйдана своим неожиданным появлением.
Наверняка копы приедут в эту подворотню сейчас или позже, и тогда они найдут в следах крови… ничего. Ничего не найдут, ведь Айрис всегда возвращала свою кровь обратно в тело. Поэтому, как обычно, на месте преступления они не найдут ни пороховых газов, ни орудия убийства. Только кровь… море крови.
— Эйдан, скажи… — Айрис взяла паузу, потому что не знала, как сказать ему, что в голове есть ещё голос. И иногда это не просто голос, который она слышит но и кто-то, кто может управлять ее телом. Как бы он отреагировал на это? Смог бы понять, или… нет? А затем резко меняет тему, потому что страх завладевает ею. Пронизывает до костей. — То есть… прости меня. Я не знала, что тебе неприятно. Больше я так не сделаю. Извини. Не выгоняй меня, хорошо?

За окном, постепенно затягивающимся пеленой контраста между теплом, которым наполнялась машина и прохладой воздуха за бортом доджа, мелькали уличные фонари. Красивые и далеки, тускло освещающие ночные улицы города, по которым Эйдан увозил Айрис подальше от места, в котором она только что убила человека. Может быть это было неправильно, может быть стоило Айрис сказать, что она может быть знает того, кто оказался во всем виноват. Рассказать сразу же про Уну, ведь на самом деле это не Уна побочная личность, а она. Уна может прийти к власти над телом Айрис в любой момент, а она останется где-то там, далеко и обессиленно будет наблюдать за… Чем угодно. Печально, но факт.
Плывущие фонари убаюкивали ее, поэтому волнение и смущение практически полностью покинули ее. Мысли выстроились в ровную полосу, больше не роились, с треском пытаясь пробить черепную коробку или высверлить дырку наружу прямо в висках. Айрис знала, что находится в безопасности по крайней мере сейчас, пока додж цвета насыщенной вишни уносит ее в буквальном смысле в неизвестность. Там хотя бы не было этого человека, который держал ее взаперти.
— Значит, тебе не было неприятно?
Прямой вопрос. Куда уж прямее, но она и правда не понимает, почему вызвала у Эйдана такую реакцию всего одним прикосновением. В ее мире, где девочка в двадцать лет была увлечена только рисованием пальцами на полу и в обложках книг, не существовало похоти, соблазнения и соблазна. Мотивы, которые преследовала Уна, Айрис иногда понимала. Но даже если бы назойливый внутренний голос сказал ей, что можно заставить мужчину хотеть тебя одним прикосновением и коротким взглядом глаза в глаза, Айрис не смогла бы поверить. Однако ответ Эйдана вполне однозначный. Она понимает его слова и не ищет в них двойного смысла. Айрис верит ему.
— Это хорошо. — Заключает она и улыбается так радостно, будто выиграла в лотерею прямо сейчас, какой-нибудь дом на берегу океана.
Выходит, Уна была права. Точнее, не так уж и неправа, когда вновь выпихивала свою наивную сестричку с пульта управления и позволяя себе вольности, за которые Айрис хотела сгореть в огне горнила. Оказывается, сестра и правда знает чуть больше, чем сама Рис и может быть, не стоило обращаться с ней так грубо и обижать, отказываясь от самого ее существования. Внезапно от этих мыслей Свенсон стало печально. Ведь Уна была единственным человеком, который всегда и везде был рядом с ней. Они были вместе, как Инь и Янь, как огонь и вода. Уна была защитой и опорой, гладила по волосам тогда, когда отец лупил по шее. А она обошлась с ней так грубо и нетерпимо, не видя очевидного из-за отсутствия опыта и нежелания касаться этой темы. Этой - общения с мужчинами. Айрис еще со школы старалась их избегать. Не смотрела в глаза, не доверяла наслово и не позволяла им прикасаться к себе. Эйдан был, если задуматься, первый, кого Айрис пустила в свою зону комфорта, в свою тихую гавань.
Так сложились обстоятельства.
— Что такое “хлопья с молоком”? — С интересом воззрилась на Эйдана Айрис, ерзая на месте пассажира и постоянно одергивая край окровавленной ночной сорочки. Ей хотелось спрятать крупную каплю крови, въевшуюся в атласную ткань, но стоило ей только закатать край, как он обнажал то, чего совсем не нужно было. Хорошо, что на ней хотя бы было белье. — Я никогда не ела никакие хлопья с молоком. Это вкусно?
Айрис с лицом человека, способного уловить любые эмоции на лице другого человека, сверлила Эйдана взглядом. Она хотела понять, говорит ли правильно, правильно ли себя ведет. Ей ужасно хотелось остаться с ним, потому что в отличие от других он не пытался сорвать с нее одежду, не рвал на ней белье и не пытался завладеть каким-либо иным способом. Именно поэтому она постоянно просила его не выставлять ее за дверь. Не важно, какая при этом разделяла бы их дверь: квартиры, дома, машины, гаража или еще чего, покруче.
— А ты ешь хлопья с молоком? Почему у тебя дома нет еды? Ты не кушаешь дома? Ты живешь один? А у тебя есть папа и мама, Эйдан? А сестра или брат у тебя есть? — С любопытством озвучила свой список вопросов Айрис и чуть подалась вперед, к Эйдану. Совсем немного, чтобы показать ему искренний интерес и ожидание развернутых ответов. Ее абсолютно детское любопытство и странное желание оказаться как можно ближе смешивались в единое целое и, превращаясь в единую реку ощущений, казалось, сметали незримо возведенные барьеры. Уны все еще не было слышно, но Айрис чувствовала, как некомфортно ей стало в их теле и в сознании. Она будто пыталась забраться повыше от того потока эмоций, которые испытывала Айрис, охала, скрипела зубами, подтягивая колени к груди. Она боялась чувствовать что-то светлое, быть светом, доверять людям. В этом, да и еще много в чем они с Айрис были такими разными…
Решив не злоупотреблять добротой полицейского, девушка, выдержав небольшую паузу, ответила на вопрос Эйдана относительно одежды. Предельно откровенно, при этом все также смотря ему в лицо - в его гордый профиль, ведь Эйдан был занят управлением автомобиля и казалось, так сильно сжимал руль, словно и его не оставила без внимания река ее эмоций, подточившая стены и сваи укрепившихся за годы убеждений в отсутствии человеческого в людях.
— Я не никогда не носила ничего кроме платьев и рубашек, — сказала Айрис и показала Эйдану на короткую ночнушку. Из-под нее выглядывали покрытые мурашками холода стройные, длинные ноги. — Мой отец говорил, что это делает меня более красивой. Как думаешь, это правда? Я никогда не ходила по магазинам и не покупала себе вещи… Может быть я смогу быть у тебя дома? Тогда мне не понадобится одежда! — Вновь абсолютно искренне предложила Айрис, думая, что таким образом сможет порадовать Эйдана. Ему не придется тратить лишние деньги, не придется уходить из дома в магазин. А она могла бы спокойно прожить и без вещей.

Желание найти кого-то близкого было ужасным по силе, и Айрис почти не могла себя контролировать. Впрочем, почему "почти", ведь она и не могла. Проецируя на случайно встреченного в подворотне копа, возжелавшего пригреть её, подарить немного спокойствия, свое желание обрести вновь родного человека, девушка совсем забыла о том, что он - другой. Другой и по образу мысли, и по стилю речи. Другой по энергетике: от Эйдана веяло уверенностью и холодом страшного опыта, пережитого ли? Кажется, именно за эту больную мозоль зацепилась Айрис, бездумно засыпая его вопросами о личном.
Получив отказ отвечать на них, девушка слегка отстраняется и даже разворачивается. Теперь она смотрит не на Эйдана, а на лобовое стекло, на то, как в нем плывут блики и отсветы фонарей. Красиво разбавляя мрак ночного города.
— Извини, — тихо отвечает Айрис и будто вся съеживается, втягивая голову, смотря куда-то вдаль, сквозь стекло, на плывущую линию дороги. — Я не хотела тебя обидеть.
Больше ей не интересны ни хлопья, ни одежда. Она ощутила красную линию, за которую нельзя переступать. Какой бы она не была жертвой обстоятельств или жестокости, для Эйдана она была той, с кем сближаться не стоит. Может быть, потому что он хотел ее сдать федералам, а не полиции?
Укол сильной боли пронзает голову и Айрис, в уплывающем от нее сознании видит себя далеко отсюда и со стороны. Она сидит на пассажирском сидении черного внедорожника, стекла по кругу глухо тонированы и их с отцом лица не видно окружившим место кровавого преступления копам. Полиция растянула вокруг жёлтые предупреждающие ленты, патрульные отгоняют от этих лент заинтересованных зевак, желающих затоптать следы и подойти к трупу вплотную. Или к остаткам трупа. А вот на больших черных машинах к месту подъезжают федеральные агенты. Они недоумевают, ведь смерть обоих мужчин наступила в одно и тоже время, им просто выпустили всю кровь, пронзив чем-то сонные артерии на шее.
— Значит, убийц было двое?
— Судя по всему, — заключил криминалист. — Но как они это сделали? Я имею в виду, каким оружием…
Уна наблюдала за всем этим молча. Она была одета так, как обычно одеваются эскортницы. На шее безупречное и изящное ожерелье с драгоценными камнями, на руке браслет из таких же, но уменьшенной копии. Обтягивающее чёрное платье с глубоким вырезом и разрезом на бедре. Волосы уложены аккуратной волной и спадают по плечам вниз, придерживаемые с одной стороны заколкой. Ни капли крови, ни капли страха или отчаяния. Несколько часов назад она с удовольствием лишила жизни тех, кто мешал бизнесу отцовских друзей развиваться и упивалась их смертью до тех пор, пока отец не усадил ее в машину.
— Молодец, девочка. — Сказал он и положил ладонь ей на колено. Уна улыбнулась.

Айрис зажмурилась, пытаясь прогнать эту сцену из своей головы. Дальше было неприятно - отец гладил ее по ногам, делал вид, что они с Уной - пара; когда подошли копы, их поцелуй был таким страстным, что смутил мужчину. Он прокашлялся и попросил их отъехать подальше, мол, здесь место преступления, если они не заметили. И тогда отец сказал, что не заметил - был слишком занят своей девушкой.
Так вот кем они с Уной были для него. Девушкой. Вовсе не дочерью. Когда ему было удобно, он превращал ее в умное оружие. Точно также, как удовлетворял свои желания тогда, когда ему это было необходимо.
Ей было неприятно. Неприятно до дрожи, и чтобы не дать ей стать видимой внимательному взгляду полицейского, Айрис сжала кулаки. Нельзя было дать ему понять, что она вновь потеряла контроль. Снова. Снова! А ведь Уна… да и Уна ничего не обещала ей, не обещала, что больше не будет брать в руки контроль над их телом. Претензии ей предъявить было не за что.
Больше Айрис не хотела говорить. Она и есть не хотела, не хотела ничего. Таким явным образом ей стало понятно, что именно она убила этого мужчину в подворотне, что совесть буквально пожирала её. И осознание, что после того, как она расскажет обо всем Эйдану, он отвернется. А может быть, он уже обо всем догадался и только поэтому не хотел ничего о себе рассказывать. Боялся, что она или Уна - не важно кто именно, воспользуется его слабостью, личной информацией, чтобы манипулировать, сбежать, причинить ему боль. От мысли, к которой Айрис привела себя саму, ей стало так обидно и грустно, что она тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Усталость навалилась на ее плечи тяжёлым, почти неподъемным грузом. Она хотела спать. Последние три ночи она не спала, потому что отец наказал ее за поведение Уны. Уна тоже не хотела впускать этого человека в их с Айрис тело. Не хотела, чтобы Айрис плакала. И утешала её: мы сбежим, будем свободными. Будем далеко отсюда. От него. От крови. Не плач, не плач моя сестрёнка…

Когда случалась необходимость успокаивать саму себя, Айрис пела про себя одну песню… Она не знала, где услышала ее, и было ли это действительно так, потому что все воспоминания для нее стали чем-то таким, что могло оказаться не настоящим, но слова стали чем-то вроде мантры. Каждый раз она повторяла их про себя, растягивая некоторые слова, будто накладывая их на нежную музыку, в которую входил звонкий перелив маленьких колокольчиков и каждый раз после такой “песни” непременно засыпала. Как маленький ребенок, подтянув к груди колени и обняв их. Так ей было комфортнее, безопаснее, никто не мог ее трогать.
Так случилось и сейчас. В машине Эйдана на пути к его дому она, напевая про себя эти несколько строчек с закрытыми глазами, наконец, уснула. Ей было тепло и спокойно рядом с ним несмотря даже на то, что совсем недавно коп отказался отвечать на ее вопросы и сделал вид, что между ними выросла стена. Детская непосредственность, которая все еще сопровождала Айрис, не позволяя ей быть более серьезной и вдумчивой, выдала первую реакцию - обиду; но при этом нельзя было отрицать, что ей с ним гораздо лучше, чем без. И она ни на секунду не пожалела о сделанном выборе, о том, что она сказала Уне во время их тихой борьбы за господство сознания.
— Приехали. — Сказал Эйдан и Айрис открыла сонные глаза. Этих нескольких минут ей вполне хватило для того, чтобы ощутить, как усталость немного отступила, позволяя ей ощутить себя более расслабленной. — Погоди, я открою тебе дверь. — Сказал Эйдан и вышел из машины.
Айрис все это было в новинку. Она не помнила, чтобы перед ней открывали двери, как не помнила и того, чтобы она вообще куда-то выходила из своей маленькой пыльной комнаты с кроватью, тумбой и ночником. Она думала, что полицейский просто не хочет, чтобы ее в таком виде увидели его соседи. Явление неизвестной девушки в подобном виде среди ночи могло вызвать у них множество вопросом, да и плюс, ее ищет отец. Не хотелось бы, чтобы одна из сердобольных бабушек-соседок позвонили в полицию и сообщили, что мистер Эйдан привел в свой дом девушку, чьи кеды были измазаны кровью.
Дождавшись, пока мужчина откроет перед ней дверь, Айрис вышла и осмотрелась по сторонам. Эйдан жил в большом доме, семейном, очень похожем на том, в котором до этого жила и она сама. Разве что лужайка и окружение подъездной дорожки у самого гаража было получше. Здесь, судя по всему, уже очень давно не было хозяйской руки и переживать, что ночью внезапный визит странной девушки к полицейскому домой не стоило. Кустарник у самого забора между участками уже давно никто не стриг, как и траву. Среди ровного когда-то газона вольготно себя чувствовали лопухи и прочие сорняки, а сама трава изголодалась по регулярному поливу, кое-где плешила и высохла.
Девушка шла за Эйданом след в след и казалось, обращала внимание взгляда на те же вещи, что и он. Вот у входной двери лежала кучка писем, которые, судя по всему, уже не вмещались в покосившийся почтовый ящик или попросту из него выпадали. Коп задержался над конвертами, выбрал из груды парочку и, наконец, впустил их обоих внутрь. Где зрелище оказалось еще более удручающее.
— Не бойся, тут никого нет.
Ему не стоило говорить об этом, потому что Айрис итак все видела.
Тот дом, где она жила с отцом разительно отличался от этого. Тот мужчина, который запирал ее в комнате, старался наполнять дом мебелью, светом, красками. Яркие обои на стенах, плинтуса кипельно-белые и множество светильников. Но это место, казалось, покинула сама жизнь. Длинный коридор от входной двери был серым и каким-то опустошенным. На лестнице, ведущей наверх, на которую указал ей мужчина с пометкой “душ - там” должны были висеть фоторамки, но и их не было. Типичное жилище холостяка, посвятившего себя только работе и поженивший себя с ней. Но было здесь и что-то другое. Что-то, от чего в горле у Айрис встал ком и на глаза навернулись слезы.
Она повернулась к нему, долго смотрела в глаза - где-то с полминуты, борясь с желанием ни то броситься к полицейскому и обнять его, ни то прикоснуться к его щеке ладонью и… сказать, что она понимает, она знает как больно ему было когда-то. Но ведь могла и ошибиться и потому… ничего не сделала. Развернулась и полетела вверх по лестнице на второй этаж.
Почему-то она была очень чуткой. Могла прочитать в прикосновениях, жестах или взгляде то, что хотелось людям скрыть. Откуда взялась эта странная особенность, она, конечно не знала. Быть очень чуткой было ее особенностью или грузом? Помехой в общении уж точно, ведь с ее эмоциональностью находиться в доме с давящей на голову атмосферой и при этом улыбаться Эйдану будет непросто. А поговорить с ним она не могла. И он, кажется, тоже. Теперь Айрис думала, что обиделась на него в машине зря. Возможно, у него были такие тайны, говоря о которых он мог причинить боль самому себе. А ему этого очень не хотелось.
Душ найти оказалось просто. На крючке висело единственное полотенце и, поскольку полицейскому она не дала ни единой возможности сказать ей, где можно найти другое, забрала то, что видела перед собой. Айрис воду не любила. Особенно горячую и теплую, потому что она у нее ассоциировалась с кровью, но сегодня ей просто необходимо было принять душ. Смыть с себя всю тяжесть идущей на убыль с каждой новой минутой ночи, отмыть волосы от слипшейся алой гущи. Так что едва оказавшись под струями едва теплой воды, Свенсон принялась скрести кожу ногтями, со скоростью звука катать в ладонях слипшиеся пряди в попытке скорее избавиться от вернувшегося запаха крови, привкуса, который с водой коснулся губ, стекая с волос и головы ниже, по груди, животу и ногам… Кошмар возвращался к ней, погружая в пламя сознание.
— Эй, красотка…
— Нет! — Процедила Айрис сквозь зубы и выкрутила кран с горячей водой на минимум, перекрывая ее подачу. Из крана лилась ледяная вода, но казалось, кожа у Айрис была готова воспламениться.
—...ты вся дрожишь… согреть тебя?
Из глаз брызнули слезы. Айрис подняла голову к лейке душа, подставляя лицо ледяной воде и больше не сдерживая рыдания. Ей ужасно хотелось содрать с себя кожу, но она просто держала себя за плечи, до боли и до крови впиваясь в них ногтями. Боль, которую она переживала вновь, страх, отчаянье, какое пережила в том страшном, мрачном переулке, завладели ей. Кровь, пропитавшая ее обувь и ночную рубашку, а затем и куртку Эйдана, с каждой секундой покидала ткань, поднимаясь в воздух и зависая вот так, в форме небольших алых капель повсюду в ванной. Пока Айрис продолжала оплакивать то, что совершила ее сестра в отчаянной попытке защитить ее от пьяного ублюдка.
Сколько прошло времени? Минута? Две? Пять? Айрис продрогла до костей под ледяной водой и только тогда, когда ее начало колотить крупной дрожью, вышла из душа.
Зубы стучали, но она подняла с пола куртку Эйдана, на вид как новую, совершенно без пятен крови, свою атласную ночнушку, сунула ноги в кеды - также, без пятен на них, и уставшим, шаркающим шагом побрела вниз. Из встреченных ею интерьеров, не менялось ничего. Но теперь ей в ее состоянии было проще, можно сказать, она была такой же подавленной, как и все в этом доме от пола до потолка.
В прихожей она, аккуратно сложив куртку полицейского, положила ее на обувной шкаф, судя по всему, такой же пустой, как и все здесь и прошла дальше, вглубь по коридору в так называемую гостиную. Ее главным украшением, судя по всему, был камин. Возможно когда-то его даже разжигали, судя по остаткам щепы в небольшой кованой поленнице рядом с кочергой. Но привлекало ее вовсе не это, а то, как неестественно лежал в этой комнате ковер. Он словно говорил всем своим видом, что лежит здесь не случайно и Айрис, любопытствуя, потянулась к его краю, приподнимая.
То, что она обнаружила под ним, повергло ее в шок. Однако без всякого образования и знания в криминалистике было очевидным - багровое пятно было кровью, ничем иным. И оно так манило ее, словно желало воссоединиться с кем-то, кто был так же мрачен, как это пятно. Словно здесь произошло что-то, что держало весь этот дом в плену у липких лап уныния, отчаяния и боли.
С легкостью Айрис выскользнула из незавязанных кед, ступая по деревянному полу босыми ногами, она вошла в этот круг въевшейся крови и ощутила, как мрак почти буквально окутывает ее, забирая в свои обьятия.
— Оооо… — Спустя столько времени, голос Уны в голове Айрис был неожиданностью, но она ликовала, ощущая, как сознание наполняется той самой энергетикой, которую она испытывает каждый раз, убивая. — А наш мальчик с темными секретиками! Как же это заводит!
Ноги Айрис ее уже не слушались. Они будто сами собой подогнулись и она, придерживая одной рукой полотенце, в которое была завернута после ледяного душа, уселась в самый центр этой печати смерти.
— Люблю таких! — Добавила сестра голосом, полным необузданной страсти и… исчезла вновь, оставляя Айрис одну со своими мыслями, которые носились в ее сознании с такой скоростью, что она попросту не могла отследить ни одной из них, чтобы схватиться. Девушка подтянула колени к груди, обвивая их руками и принялась неспешно раскачиваться из стороны в сторону, сидя на полу.

My best defense, running from you
I can't resist, take all you want from me
Breaking slowly

Ее мысли были далеко отсюда. Она будто бы переживала вновь всю эту кровь, кошмар и убийства, которые сотворила Уна. Видимые и невидимые, те, от которых сознание Айрис услужливо отстранилось, выбирая жизнь в неведении. Но правда оставалась жестокой как никогда прежде. Это ее руки были в крови, это ее одежда всегда была в крови, это ее тело было таким послушным, когда чужие мужчины, те, на которых указывал ей человек, зовущий себя отцом, касались ее и позволяли себе именовать ее сучкой. Послушной сучкой, красивой сучкой, маленькой сучкой… Это ее медовые глаза смотрели в глаза всем тем, кто испускал последний вздох, последний хрип, последний вскрик и падал навзничь, разбивая себе лицо об асфальт. Это она улыбалась, ее хищный взгляд провожал их всех в последний путь.
Барьер, который выстроила Уна между их сознанием, сначала с громким звуком дал трещину, а затем и вовсе рухнул, наполняя голову девушки всем тем, от чего ее вторая личность пыталась защитить. Волной крови и отчаянной борьбы смывало детство и наивность, топило башни розовых замков и надежд на лучшее в людях, в самой себе. Казалось, все в ее голове, что было хорошего в одночасье уходило под воды кровавой реки и все те лица, которые она убивала, стояли у нее перед глазами. Каждый был настолько плохим, что в иной ситуации Айрис могла бы порадоваться его или ее гибели, но не теперь, когда она видела сцены убийств и кровавых пыток с собой в главной роли. Видела, как управляет свой кровью, смешанной с чьей-то еще и превращает ее во что захочет. От ножа до огромной сабли, топора, молота, секиры… Как заставляет свою кровь пулей врезаться в тело жертвы, смешивая ее с его собственной, беря под контроль и…
— Айрис, — тепло сильных рук на плечах обрывает это состояние практически транса, заставляя ее вернуться в реальность. В глазах застыли слезы, но Айрис больше не хочет себя подавлять. Слишком далеко она уже зашла в надежде оставаться хорошей для себя, не пачкать рук. Уна в ее голове молчала, хотя это было не в ее правилах и каждый раз, когда слезы наполняли глаза Айрис, приходила она. Сегодня ее не было, но был Эйдан. Он обнял ее за плечи, стараясь увести прочь из темного пятна, когда-то закрытого ковром. Свенсон взглянула ему в глаза, в его лицо, искаженное гримасой отчаянной борьбы с собственными демонами, которые едва не рвали его изнутри прямо сейчас, а он отдавал всего себя ей…
И тогда она поднимается на ноги, роняя атласную ночнушку под ноги им обоим, ведомая этими сильными руками, но вместо того, чтобы уйти вместе с ним, прижимается всем телом, будто пытаясь слиться с ним, стать одним, чтобы забрать его боль, или отдать свою. Ледяные тонкие пальцы Айрис касаются его груди и скользят выше так быстро, что их просто не остановить, и вот они уже касаются плеч, шеи, основания головы сзади, волосы очень короткие, но мягкие и Айрис касается их на затылке Эйдана. И прижимается к нему, почти врезается в него, утыкаясь носом куда-то между солнечным сплетением и шеей. У всего этого порыва нет никакой смысловой нагрузки. Айрис не продумывала этот жест ни секунды, потому слова, которые она произносит тихо-тихо, когда поднимает через мгновение голову и стремится подняться на мысочки, чтобы ее тихий и нежный голос коснулся не только уха Эйдана, но и его разума.
— Не позволяй твоим демонам победить… Эйдан.
Звучит очень странно, но Айрис уверена, что ее поток сознания должен быть доставлен по адресу. Уже позже, когда шквалистый ветер чувств перестанет уносить ее умение воспринимать все по-взрослому в далекие дали, она поймет, что пыталась внушить ему волю к жизни. Чтобы не случилось в этой треклятой комнате, под тем чертовым ковром, ужасным, кстати. Какие бы твари не грызли его изнутри, какие бы страхи не мешали ему дышать полной грудью, какие бы монстры не погасили огонь в его глазах. Она бы хотела, чтобы этот человек остался жив.
Между ними было лишь тонкое махровое полотенце. Местами влажное чересчур, но казалось, Айрис это совсем не мешало. Она редко болела и чувствовала себя плохо. К счастью, физически ее здоровью можно было позавидовать. Ее сердце отчаянно билось, как барабанная дробь, грозя выпрыгнуть из груди, но Айрис продолжала обнимать его, слегка поглаживая по волосам и только через несколько мгновений отпустила, опуская руки на плечи мужчины, чтобы не раздражать его таким странным и резким порывом близости.
— Ты уже приготовил молоко с хлопьями? — Не отходя от него, спрашивает она. Хочется, чтобы ответ был “нет, да и пошло оно к чертовой матери”, но Айрис слишком хорошо поняла, что такое не услышит. Потому что Эйдан хороший и ему, пускай и очень тяжело, внутренний кодекс не позволяет дать себе слабину ни на миг. А ей вовсе не хочется есть. Отец кормил ее мясом, овощами, молоко с хлопьями она никогда не пробовала и не хотела. Она редко была голодна. Ее вес был на уровне стройности, которая балансирует на грани с “нездоровая худоба”. Только ограничением в еде этого и можно было добиться. За столько лет, Айрис привыкла есть мало.
Да и кому сейчас было дело.

Что-то в душе у нее скреблось неприятным, почти отвратительным скрежетом. Будто сама жизнь отрицала свое существование здесь, сейчас, в ней и с ним. Будто, как камертон, Айрис резонировала с кошмарами сегодняшних суток. Эйдан обнимал ее, но в его прикосновениях не было того самого, что обычно очень нравится ощущать людям с ее повышенной чувствительностью к тактильному контакту. Да и просто контакту.
После проведенного взаперти времени она, изголодавшаяся по всему этому, всегда находившемуся в свободном доступе в школьные годы, захлебывалась и не знала, куда девать эти чувства. Свои, его, чужие, вперемешку с теми, которые агрессивной волной накрывали с головой прямо сейчас.
Девушка укладывает щеку на грудь Эйдана. Слышит биение сердца, которое, словно уже так устало, словно его пытаются остановить механически, но оно старается, бьется даже чуть медленнее чем положено человеку, держащему в руках полуголую девушку, только что вышедшую из душа. Айрис было знакомо это ощущение. Безысходность - это она делает такое с людьми; разочарование, отчаяние, горе и потеря пути. Это они сжимают грудную клетку в стальные тиски и не дают дышать как раньше.
Айрис отстраняется, медленно, и все еще смотря на Эйдана. Его взгляд слишком красноречивый, поэтому она ничего и не говорит. Тонкие пальцы касаются подбородка, колючего от щетины одного или двух дней, не более. Наверное, он не был дома? Ночевал на работе? В машине? Где угодно, но не здесь.
Почему?
Она молчит, а вопросов становится все больше, но время задавать их еще не пришло. Айрис знает, что вряд ли получит ответ, вряд ли сама захочет настаивать и добиваться. В конце концов, Эйдан не давил на нее с расспросами, возможно, стоит последовать его примеру. Отпустить - ждать, пока сам расскажет.
Проводит пальцами по колючему подбородку, а взгляд при этом необычайно детский, изучающий. Возможно, ему, как собакам, не нравится если гладить против шерсти?
Немного приходя в себя, Айрис слышит про фрукты и лицо ее наполняется радостью. Она так их любит! Но ела всегда очень мало. Отец хотел, чтобы она ела больше бананов, но бананы Айрис не жалует, как и гранат. А вот за мандарины могла бы продать душу. Мандарины, яблоки и спелые киви - вот то, чего ей всегда не хватало.
— Фрукты? Правда? — Она выглядит такой, словно минуты единения с одиноким полицейским сейчас не было, и, будто ей только что сообщили, что она выиграла в лотерею. — А какие? А можно мне немного фруктов?
А что бы она хотела выиграть в лотерею?
Свободу.
Да, непременно свободу.
Пока Эйдан разбирался с ковром, Айрис растерянно смотрела на него. Мужчина укрывал темное пятно на полу паласом и выглядел так, словно ему было физически больно даже смотреть на все это. Словно он сейчас с сумасшедшим хрустом просто сломается, упадет. Поток ее мыслей следовал за ним по пятам: Айрис думала, что могла бы посадить цветы перед домом, постричь кусты даже если она никогда этого не делала! Убраться в доме - воды и пары тряпок ей было бы достаточно, и в этот миг она видит на полу свою атласную ночнушку. Не свежую, но по крайней мере чистую, совсем без следов крови.
Поддевает ее с пола изящным пальцем и, демонстрируя Эйдану, улыбается:
— Не надо одежды, — улыбка. Остаточная радость после новости о вкусных фруктах и, если повезет, то обойдется без бананов. Может быть, Эйдан не будет заставлять ее есть? И не станет запирать на замок… — Видишь? Моя… штука… в порядке. А потом, когда я смогу как-нибудь заработать немного денег, можно будет съездить в маленький магазинчик при мотеле. Я буду довольна, если смогу купить там что-то на смену. Например футболку и джинсы.
Дождавшись, когда Эйдан закончит воевать с ковром, Айрис берет его за руку. Аккуратно, словно боится, что только за это последует удар по щеке. Раньше так было, теперь она думает, что будет виновата даже за улыбку и сдерживает ее. Боится.
— Идем? Эйдан? Я ужасно хочу попробовать фруктов!

Говорить об одежде было таким странным после всех этих приступов, когда ощущения огромной волной цунами сбивали с ног и делали ее беспомощным ребенком, дрейфующем на маленьком плоту среди океана собственных эмоций. Говорить о том, что сейчас ей будет вкусно - молоко, хлопья, апельсины, все это очень вкусно, но говорить об этом казалось так странно, что Айрис сначала молчит. Она показывает Эйдану свою ночную рубашку, пытается показать, что она может постоять за себя хотя бы немного и что в одежде не нуждается, но в его тяжёлом взгляде полном снисходительности видит равнодушие. Равнодушие к попытке отказаться от его помощи, которую коп считает таким очевидным жестом, каким может быть рукопожатие при знакомстве. И поэтому она сдается. Поэтому, и потому что Эйдан не отнимает руки из ее руки со сплетенными пальцами. И внутренне очень ему за это благодарна.
Для человека, такого как Айрис, остаться без руки наедине с чужим и незнакомым совершенно миром, который все это время жил так как ему хотелось, было не просто страшно, а ужасно страшно. Поэтому, едва они оказались на кухне и мужчина сделал ей обещанный молочный деликатес, Айрис опустилась на стол и загрустила. Совсем немного. Ведь ей было страшно думать, что она может остаться одна, что Эйдан бросит ее, прогонит прочь или ещё хуже - приведет сюда, в этот маленький серый домик людей, которые захотят забрать ее обратно. Или заявит в полицию и тогда ей точно не уйти.
Будто бы его рука в ее руке давала девушке какие-то гарантии.
— Выглядит очень странно… это правда можно есть? — С недоверием Свенсон поковырялась ложкой в тарелке с хлопьями, которые плавали в молочном озере, постепенно напитываясь жидкостью и отдавая ему свой слабо-шоколадный оттенок.
Апельсины очень ее манили, но Айрис сдерживала свой порыв очистить каждый и умереть от передозировки витамина С. К тому же Эйдан склонился над столешницей с таким видом, словно ставит эксперимент национальной важности. Подвести его было нельзя. И тогда она зачерпнула ложку с хлопьями и молоком, поднесла ее ко рту, ещё раз с сомнением посмотрела на мужчину и только после этого, отбросив все сомнения, засунул в рот. Выражение ее лица выражало крайнюю степень задумчивости пока Айрис жевала. Затем озарилось улыбкой и она воскликнула:
— Ого! Это таааак вкусно! И очень сладко! Я уже сто лет не ела сладкого! — Ее лицо выражает искреннюю радость и вместе с тем удивление, ведь она и правда уже и не помнит, когда в последний раз ей давали сладкое. Отец следил за сохранностью ее зубов, потому не хотел и не планировал посещать дантиста. Может быть, он просто боялся, что однажды Айрис утратит контроль над собой? В конце концов, ее способности были чем-то особенным, что нужно было держать в секрете и руки полиции, которые были готовы в любой момент прибрать за ним и его дочерью, тоже были не всесильны. По крайней мере Айрис хотелось верить именно в это.
Эйдану, которому до сих пор накормить Айрис этими хлопьями было сродни какому-то ностальгически-трепетному ритуалу, вдруг стало больно. Не нужно было быть психологом для того, чтобы увидеть очевидные изменения в его выражении лица. Он почти сразу достал бутылку спиртного, привычно ловким жестом освободил ее от крышки и сделал глоток. Алкоголь обжёг ему горло. Айрис ощутила грусть и сожаление.
— Эйдан… — Эйдан, я могу уйти… — Эйдан… я что-то… не так…
Но он уже ушел. Тяжёлая поступь смешалась с поскрипыванием ступенек и в конце концов, Айрис осталась одна на кухне.
—...делаю…
Кажется она самим своим присутствием бередила раны, знать о которых не могла, но по-другому не получалось. Что-то в нем выдавало хорошего человека, который просто обязан быть образцовым мужем и отцом, но всего этого в этом доме не было. Будто ураганом унесло воспоминания, предметы, которые могли бы напоминать ему прошедшие годы. Он потерял их? И если да, то кого "их"? Это была женщина, раз Эйдан пожалел Айрис несмотря на очевидную причастность к убийству в той же подворотне. Она была если не исполнителем, то свидетелем, а значит, должна была бы быть задержана. Значит он пожалел ее, подумал, что сможет помочь, исправить всё в ее жизни и судьбе. Привез ее домой, а теперь, очевидно, очень жалеет.
От этих мыслей она принялась безрадостно ковыряться ложкой в тарелке. Хлопья больше не радовали, но есть было нужно. Чтобы ещё сильнее не обидеть доброго копа. Поэтому она ела. И когда съела все хлопья до конца, решила, что помоет за собой тарелку и ложку, чтобы Эйдану не пришлось этого делать. Посуду она никогда не мыла сама. Но понимание этого процесса и его осуществление пришло как-то само собой. После возвращения в холостяцкий посудный ящик тарелки, Айрис подошла к небольшому окошку, из которого открывался вид во внутренний двор. Как было и на переднем дворе, зрелище ее ожидало удручающее. Сад был безнадежно заброшен, зарос сорняком, трава выгорела, а где не выгорела, там пожухла. Айрис подумала, что сможет посадить там какие-нибудь цветы... Если Эйдан разрешит. Но эта мысль была бесцеремонно вытеснена другой - может стоит уйти?

Наверное, в любой другой ситуации Айрис отреагировала бы с большой радостью при виде вещей, которые Эйдан ей раздобыл. Но не сегодня и не сейчас. Было видно, что те несколько предметов гардероба чуть ли не жгут Эйдану пальцы - так неосторожно и порывисто, как показалось Айрис, он положил их на кухонную тумбу. Она, конечно, повернулась на его голос и застала аккурат этот момент. Момент борьбы с демонами, которые преследовали его долго и всюду.
— Угу. — Сказала девушка, но улыбки на ее лице, на удивление, не было. — Спасибо тебе, Эйдан.
…но я не стану их носить… - наверное, следовало сказать ей сразу, чтобы между ними не возникло недопонимания или обиды. Но Айрис промолчала, решив, что так будет лучше для него. Для них обоих.
— Наверное, думаешь,  «чем он может мне помочь, если живет в такой дыре»? Ну, как видишь, тут все еще есть, где поспать. — Сказал Эйдан хрипло, все ещё держа бутылку виски в одной руке и уже истребив четвертую его часть в надежде забыться и перестать ощущать жжение в пальцах после охоты на почти новые вещи.
Айрис думала, что ей нужно уйти. Она не хочет, но ей нужно. Потому что последнее что она хотела бы для людей, которые когда-либо были добры к ней, это боль или горе, которые по пятам следовали за ней. Вот и сейчас, глядя в глаза Эйдану, видя его усталый взгляд, полный отторгаемого чувства утраты, тяжёлым грузом легшего на его плечи, ей хотелось уйти. Но она ему об этом не стала говорить - лучше сбежит ночью, когда коп уснет, выпив достаточно виски.
Голову пронзил укол острой боли. Айрис издала тихое "ммм…" и потерла висок. Нужно было не дать Уне взять все в свои руки, хотя она, хоть все это время и молчала, почти буквально почесывала руки. Запах виски, сигаретный дым, вьевшийся в, кажется, единственную кофту полицейского, безумно ее заводили.
— Там где я жила, у меня была кровать, тумбочка и настольная лампа с тусклым светом. Иногда отец выкручивал лампочку, чтобы я боялась. — Тихо призналась она, отводя взгляд в сторону. Признаваться в подобном оказалось непросто, даже несмотря на то, что ничегошеньки от самой Айрис не зависело. Это ведь не она выбирала, как обставить свою комнату. Да и комнатой это можно было назвать с трудом. Скорее конурой, в которой содержали нечто, которое было выгодно использовать, но не хотелось находиться с ним в зоне досягаемости. У нее даже окна не было. — У меня не было окна во двор. У меня вообще не было никакого окна. Поэтому я не думаю, что твой дом это дыра, Эйдан. Это все ещё дом, даже если жизнь ушла отсюда уже давно.
Она говорила тихо и стояла очень близко к нему. Ей не хотелось больше трогать его руки, держаться за плечо, хотя его слова относительно того, что он может перекантоваться в машине Айрис напугали. Она не боялась насилия, потому что для нее оно было привычным делом, каждодневным, как зубы почистить. Но вот остаться одна снова она боялась. И как бы не хотела она не показывать Эйдану свой страх, он все равно просочился: во взгляд, в жест дрожащих пальцев на виске, в отчаянной борьбе с головной болью, в мурашках на плечах. Он коп и скорее всего заметит, но совладать с собой Айрис уже не могла. Она бросила все силы на борьбу с Уной, чьей жизненной целью стала попытка прорваться и встать "у руля" этим вечером. Хлебнуть виски, сбросить тонкое махровое полотенце и все как всегда. Обычный сценарий.
— Нет… пожалуйста… — К головной боли присоединилось ещё и головокружение. Айрис сжала зубы, не рассчитала и прикусила губу до крови. — Не надо уходить. Пожалуйста… не оставляй меня одну.
Какая ты жалкая, сестрёнка…
— Я хочу… хочу спать. Прости… — И добавила: — Голова очень болит.
Айрис случайно задела Эйдана плечом, когда отходила от окна. Это прикосновение пронзило её тело и рассыпало мелкие мурашки по рукам. Она бросила непонятный взгляд в его сторону: что-то между растерянностью и интересом, а потом, слегка покачиваясь от помутневшего вместе с головной болью сознания, поднялась наверх. После того, как Айрис приняла душ, она проходила мимо одной из комнат, в которой света было больше всего благодаря солнечной стороне и окнам. По крайней мере, так ей казалось. Прямиком туда она и пошла. И легла прямо на пол, прижав ночнушку к груди. Ей казалось, что голову сейчас разорвет от боли, а очередное моргание станет последним.
Жалкая, жалкая, жалкая…
Ей не нужен был ни матрас, ни свет, ни постельное белье. Айрис много раз засыпала под своей кроватью в комнате, где ее держал отец, забившись в угол, на полу. Ощущение холода под спиной напомнило ей то место и принесло…ощущение дома. Страх вернулся, пробираясь под кожу липкими пальцами. Сердце билось как сумасшедшее, пытаясь выскочить из груди. Быть может, это ее последний миг?

не